Храм Святителя Николая Чудотворца

Южно-Сахалинская и Курильская епархия

Внимание!

Внимание!

Никола Зимний - 19 декабря

Календарь

Архиепископ Тихон (Доровских): «Приезжайте к нам на Сахалин!»

Вот уже 15 лет архиепископ Южно-Сахалинский и Курильский Тихон (Доровских), уроженец Воронежа, служит в суровом и благодатном сахалинском крае. Вначале священником, а с 2011 года – в качестве правящего архиерея. О том, как живут сахалинцы и курильчане – православные и те, кто пока еще не нашел дорогу к храму; о проблемах, трудностях и радостных событиях епархии, отметившей в этом году свое 25-летие, о духовном облике края – наша беседа с владыкой Тихоном. Но прежде мы попросили Владыку рассказать немного о своей семье, ведь все три брата Доровских избрали монашество и путь служения Церкви.

– Дорогой владыка, на Сахалинской кафедре вы сменили родного брата Даниила, который ныне является митрополитом Архангельским и Холмогорским. Еще один ваш брат – Серафим – игумен. Расскажите о том, как вашим родителям удалось всех детей воспитать служителями алтаря.

– У нас была обычная, говоря светским языком, «советская семья»: родители работали на производстве и уделяли нам внимания столько же, сколько и остальные. Единственное отличие в том, что семья была верующая. Особенно я благодарен своей бабушке за духовное воспитание. Папина мама всю жизнь молила Бога, чтобы хотя бы один из ее внуков стоял у престола Божия, – и вымолила это. А родители жили, работали, показывая своим примером, как нужно молиться: утром встал – помолился, ложишься спать – опять молишься. Каждым постом нужно обязательно причаститься. Перед началом школьного года – сходить в храм, помолиться и причаститься. Всё это происходило как-то неспешно, незаметно, особенно не афишируя: мы жили как все люди, смотрели, как живут родители, – простая семья без каких-либо отклонений в ту или иную сторону. Обычная добрая среда.

Удивительно, что везде – и в школе, и в техникуме, и в институте – мне попадались глубоко порядочные люди. Их вообще было гораздо больше, чем непорядочных. Другое дело, что кто-то верил в Бога, кто-то не верил, а кто-то уже ходил в храм Божий. Но, соприкасаясь со всеми этими людьми, я вольно или невольно учился у них многому: доброте, умению себя вести и прочему.

– А были ли у ваших родителей знакомые священнослужители?

– Да, у моего отца был друг Василий Тиньков – участник Великой Отечественной войны, инвалид, который впоследствии принял священный сан и служил в Курской епархии, в Красной Долине. Отец Василий часто приходил к нам домой – и до и после своей иерейской хиротонии. Дружба нашего отца со священником и нас подвигала на добрые христианские отношения, несомненно повлияв на наш выбор. Впоследствии Господь сподобил нас встретить и других замечательных священнослужителей. Так, митрополит Зиновий (Мажуга), в схиме Серафим, благословил моего брата, будущего митрополита Даниила, поступать в Одесскую духовную семинарию. Сейчас владыка Зиновий прославлен в лике святых, и несомненно, что благословение святителя также наложило свой отпечаток, поскольку я уверен, что он и молился, и молится за всех тех, кто к нему обращался. Так накопилась целая череда, говоря светским языком, «случайностей», которые и привели нас к нынешнему положению.

И, конечно же, желание служить Матери-Церкви было у меня с детства, но дошел до его осуществления я много позже, когда уже закончил техникум и институт и успел потрудиться на производстве.

– Владыко, однако, что бы ни предпринимали родители, чтобы передать свою веру детям, всё равно человек должен встретиться с Богом сам. И обычно в подростковом возрасте – у кого-то раньше, у кого-то позже – происходит бунтарство. Было ли у вас что-то подобное?

– Нет, у меня ничего подобного не было, поскольку с детства наши родители и бабушки заложили фундамент доверия Богу. Другое дело, что были различные периоды увлечения миром сим.

– А были ли у ваших родителей какие-то особые воспитательные принципы, которыми вы могли бы поделиться?

Возможно, вам будет интересен случай, о котором рассказал мне мой иподиакон Василий, у которого четверо детей: «Мы, – говорит, – с женой никогда не ругались. Это удивительно, но факт. И наши дети не знают, что такое ругань. Однажды мой младший ребенок лежал на кровати и через стенку услышал, как начали ругаться соседи. Ребенок подумал, что ругаемся мы с женой, и стал громко плакать». Видите, есть семьи, где родители ведут себя прилично не только внешне, но и внутри не имеют никакого разлада, но как этого достигнуть, я не знаю, хоть и знаю такую семью. А еще я заметил, что в этой семье принято уступать друг другу, – не доказывать свою правоту, а именно уступать. Наверное, таким и должен быть путь правильного семейного воспитания. Ну, а если говорить о каком-то принципе, то это обычный военный принцип: делай как я.

– Как часто вас брали на службу? Приводили к началу или ко Причастию? Следили за поведением в храме?

– Родители всегда брали нас на службу, приводили к началу. Бывало, мы выходим из дома, и наша любопытная соседка спрашивает меня, куда мы, а я – дети же не могут врать – честно отвечаю: «В церковь!» То, что семья ходит в храм, мы особенно не скрывали, но и не афишировали. Родители старались без выпячивания привить нам то, чтобы в доме были иконы, чтобы дома молиться. Обычная добрая семья, я бы сказал, с христианским уклоном – вот как в школе «с английским уклоном». Еще посты соблюдали, хотя в то время это делать было сложнее: от масла растительного одна изжога, огурцы, помидоры, рис, картошка – что еще в Воронеже-то было? Но никто не голодал. В общем, обычная семья, каких-то особенных рецептов христианского воспитания я, к сожалению, дать не могу.

– Кто из вас троих первым встал на путь сознательного служения Церкви?

– Владыка Даниил. После армии он поступил в Одесскую духовную семинарию по благословению митрополита Зиновия и встал на путь прямого служения Церкви.

– А потом?

– Потом – я, затем – отец Серафим. Но вопрос не в том, кто раньше, а кто позже: вопрос в том, чтобы человек осознал, куда он идет. Сейчас ведь многие священнослужители, и особенно их матушки, выдумывают некую идиллическую картинку, а потом оказывается, что служение-то – непростое, что не все распределяются в областные центры, не все выдерживают это.

– И с архиереем не всегда может повезти…

– С архиереем как может не повезти? Как можно обидеть христианина, дав ему какой-то «не такой» приход? Ясно, что можно обидеть детей священника, когда они чего-то недополучают, например образование или медицину. А так: священник служит – и служит.

Остров Сахалин

– Вернемся к Сахалину. Вы приехали сюда за братом?

– Да.

– С какой стороны открылся вам остров по сравнению с Воронежем?

– Контраст был большой: где-то полгода я только в себя приходил. До этого у меня была записная книжка с телефонами, но я ею, как правило, редко пользовался, поскольку помнил все номера по памяти. А здесь что-то, видимо, почвенно-климатическое, так что у меня даже память стала избирательной: какие-то номера мне даже набирать сложно стало.

Это продолжалось около полугода: перестройка, переформатирование под эти почвенно-климатические условия и, естественно, под иной образ жизни, когда отсутствуют такие понятия, как «выходные», «отпуск», «нормированный рабочий день». Впрочем, это обычное служение любого священника, который достойно несет свою службу. Гораздо сложнее, мне кажется, приходится женатому духовенству, семейным людям: им нужно уделять время еще и жене, и детям – и это действительно подвиг!

– Священнику как раз в субботу-воскресенье надо всегда служить, а, как правило, у его детей только в эти дни и бывают выходные.

– Да. А еще священнические семьи, как правило, многодетные. Радуешься за этих людей, но и понимаешь, что их детей нужно опекать. Я вообще считаю, что любой архиерей должен заботиться о детях своих священнослужителей, помогать им устроиться, получить образование и медицинскую помощь, поскольку не везде, особенно в сельских районах, образование и медицина достойные.

Если архиерей заботится о своих священнослужителях, которые приезжают с матушками и детьми в областные центры на лечение, то тогда и получается полное, а не одно лишь молитвенное единение со своими клириками. Забота о каждом человеке должна быть присуща каждому архиерею – вот мое твердое убеждение.

– Владыка, а что можете сказать о сахалинцах, если сравнивать их с жителями Воронежа? Как-никак Воронеж связан с прославленными монастырями, святынями и святыми, а на Сахалине, насколько я понимаю, после 1945 года не осталось ни одного православного храма…

– Здесь порядочный, нравственный народ. До начала «перестройки» на Сахалине во многих домах даже замков не было. Если кто-то, проезжая по трассе, видел путника, обязательно останавливался и подвозил. И сильно обижался, если ему предлагали деньги за проезд. Скажу прямо: мне здесь комфортней, чем в родном Воронеже. Я не могу сказать, лучше это или хуже, но здесь комфортнее. Приведу пример: подхожу как-то к одному рыбаку, говорю: «Юра, дай рыбу – надо людей покормить». Тот отвечает: «Ты будешь просить “с хранением”?» – «Нет, у меня есть, где хранить». – «А, тогда бери». Человек ответил так, как невозможно было и представить.

– При всём при этом, насколько мне известно, на Сахалине рекордное число сектантов. Что это – наследие 1990-х?

– Нет, это наследие духовного вакуума при советской власти. Когда началась «перестройка», сектанты, имея большие денежные вливания из-за рубежа, поддержку, в том числе и гуманитарную помощь, скупили многие здания, настроили свои храмовые сооружения… Многие из этих людей являются штатными сотрудниками западных спецслужб. Цель у них одна: отвлечь людей от Православия, увлечь в свою секту, религию, идеологию. Это, конечно, беда, но беда эта присуща многим регионам, и особенно, увы, она остра на Сахалине. Даже до недавнего времени число молитвенных домов сектантов превышало число православных храмов.

– Но почему именно Сахалин, а не, скажем, западная часть России или южная?

– Нынешний митрополит Архангельский и Холмогорский Даниил, будучи епископом Сахалинским и Курильским, сказал удивительную фразу: «Сахалин – это духовная погранзастава». Это фильтр или, говоря медицинским языком, печень, которая абсорбирует привходящие вещи. Наверное, поэтому. У нас вообще разыгрываются различные сценарии по отторжению Сахалина, предпринимаются попытки увести коренные малочисленные народы, но это уже находится в сфере государственной безопасности. Хотят отторгнуть людей от своих корней, от своей родины, чтобы люди сказали: «Ну что для нас Москва? Она далеко, а наши ближайшие соседи – наши лучшие друзья». Однако антироссийские санкции прекрасно показали, кто наши друзья.

– А молодежь как воспринимает происходящее? Остается или уезжает на материк и в соседние страны?

– Да, действительно, молодежь уезжает. И до последнего времени все считали, что навсегда. Но вот какой случай хочу вам рассказать. Лет восемь назад ко мне подошла одна женщина со своей дочкой и говорит: «Отец Тихон (я тогда был еще игуменом), дочка хочет поступать в вуз. Куда вы ее благословите, в какой институт?» Поговорили мы тогда на эту тему, она поступила, блестяще закончила свой вуз, приехала обратно и рассказала следующее: «Все мои одноклассники вернулись на Сахалин». Я спросил: «А откуда ты знаешь?» – «Ну, я-то дольше всех училась в мединституте». Все вернулись. А ведь даже если только половина возвращается, то и это уже, говоря языком химии, хороший «сухой остаток».

Еще один важный факт: нам, сахалинцам, в наибольшей степени интересны местные телепередачи, интересна местная жизнь, и это хороший показатель вменяемости тех людей, которые здесь живут. Они понимают: наш дом – Сахалин, и именно он близок нам здесь и сейчас.

– Есть ли работа на Сахалине?

– Желающему найти работу это не представляет труда. Более того, здесь легче сделать т.н. «карьеру»: нормальные специалисты всегда востребованы. Расскажу такой случай. Один мой знакомый, когда уволился из армии и вышел на пенсию, подошел ко мне и говорит: «Отче, благослови, пойду работать в такую-то муниципальную структуру. У нас везде принцип связей “свой-чужой”». Я ему отвечаю: «Не-не-не, подожди. Принцип на самом-то деле один, и он иной: работает человек или не работает». Другое дело, что знакомства могут помочь, но только если ты действительно будешь работать. В итоге этот человек сделал достаточно неплохую карьеру – безо всякой протекции и поддержки, что во многих южных регионах практически невозможно, и мы эти реалии должны четко осознавать. Я убежден: если человек хочет себя реализовать, то лучшее место для этого – Дальний Восток. И когда у нас говорят о коррумпированности, взятках и чем-то подобном, то, возможно, это и имеет место (я лично не знаю, поскольку никогда ни ГИБДД, никому другому взяток не давал), но по той статистике, которую дают мне знакомые, Дальний Восток – наиболее благополучный регион.

Здесь вообще достаточно комфортная среда обитания – и в духовном, и даже в материальном плане. Народ здесь никогда не голодал. Одна пожилая женщина рассказывала, что, когда во время войны ее отца объявили врагом народа и у них отняли хлебную карточку, они всё равно выжили. Она говорила: «А мы и не голодали. Грибы, ягоды, рыба – у нас все было. Хлеб нам был не нужен». Да, люди жили небогато, и сейчас основной массе населения, особенно пенсионерам, трудно приходится, но никто не голодает: всегда можно пойти поймать рыбу, пособирать грибы – и человек сыт.

25-летие Южно-Сахалинской епархии

– Ваша епархия была образована в конце XX века, но Православие пришло на Сахалин во времена святителя Иннокентия. В его жизнеописании есть очень интересный эпизод: когда он приехал на один труднодоступный остров, его встретил набожный человек и сказал: «Я знал, что ты приедешь, – это мне открыли архангелы».

– «Белые люди», – он сказал.

– Да. И получилось, что проповедь святителя Иннокентия была подготовлена во всех смыслах свыше. Было ли что-то подобное здесь?

– Я, может быть, ошибусь, но в то время, когда на остров ссылали каторжан, было сложно говорить о какой-то нравственности и духовности. Между тем в советское время, после освобождения острова от японцев, власти вернули многим населенным пунктам их исторические, церковные еще названия: Троицкое, Петропавловское, Вознесенское. Что в целом говорит о порядочности и вменяемости тех властей, пусть на тот момент и атеистических. Именно в то время на Сахалин приехало множество людей. Например, город Александровск-Сахалинский стал городом интеллигенции – с большим числом учебных заведений и высоким образовательным уровнем. Тогда-то и была заложена основательная нравственная платформа, отталкиваясь от которой, стало возможным проповедовать Православие в постсоветское время.

Так что когда разрешили сеять семена православной веры и открылись храмы, Православие расцвело пышным цветом – на тех нравственных задатках, которые уже были у сахалинцев и курильчан. Кстати, еще одна особенность Сахалина в том, что взрослых у нас крестится больше, чем детей: дети-то уже все крещеные, а взрослые еще нет.

– Те, кто крестились в 1990-е, насколько осознанно принимали веру?

– Многие крестились по влечению моды, если можно так выразиться. Это было присуще и Сахалину, и всей материковой России. Однако у нас, в силу того, что населенные пункты маленькие и все друг друга знают, невозможно скрыть, как ты живешь. А значит, если священнослужители ведут себя достойно (а это, слава Богу, так и есть), то и авторитет Церкви растет, и имя Божие не хулится, а прославляется. А значит, и люди, смотря на достойных пастырей, сами приходят к Богу.

– Как можно охарактеризовать основное направление деятельности епархии за 25 лет ее независимого существования?

– В первую очередь мы построили храмы. Поначалу служили в любых хоть сколько-нибудь приспособленных помещениях – чаще всего в детских садах и магазинах. А так – что угодно использовалось в качестве храма. Ну, а когда начались богослужения и совершения Таинств, люди стали приходить к Богу, исповедоваться, причащаться, собороваться…

Сейчас мы работаем с педагогами, воцерковляем их, чтобы те могли в правильном духе преподавать «Основы православной культуры». Наши педагоги – прекрасные люди и профессионалы своего дела, но не всегда сведущие в Православии. Именно с ними нужно системно и постоянно работать, и тогда сразу же пойдут очень достойные плоды.

– Сказывается ли климат Сахалина на строительстве храмов?

– Поначалу мы строили деревянные храмы, но многие из них уже разрушились. Несколько лет назад на острове Кунашир сгнил деревянный храм, чуть не развалился. Его разобрали, а я, помнится, подумал: «Наверное, строители что-то не так сделали. Как он мог сгнить?..» Однако в позапрошлом году на острове Итуруп сгнил деревянный храм, расположенный в воинской части. А его ставили на моих глазах и в 2004-м освящали. В этом году начали строить новый – из армированного бетона. Я убедился, что почвенно-климатические условия не позволяют нам строить храмы из дерева. Маленький пример: на острове Танфильева, ближайшем к Японии, где у нас погранзастава, поставили памятник святителю Николаю Чудотворцу, деревянную часовню и крест. Крест из металлического уголка и дерева – сгнил. Поставили 8-миллиметровую нержавейку. Я поехал этот крест освящать, смотрю: нержавейка покрылась каким-то рыжим налетом, чего, вообще говоря, быть не должно на таком материале. Вот такая здесь агрессивная среда: она разъедает и здания, и сооружения.

И при всём том люди живут, трудятся, добывают рыбу, радуются жизни, рожают детей. На Курильских островах есть и школы, и больницы, и детские сады – вся нужная инфраструктура, присущая любому районному центру. Люди живут, в храмы ходят. На острове Кунашир у нас два храма, на Итурупе – два, не считая часовен. Конечно, там служат всего по одному священнику, но, тем не менее, люди могут прийти в храм Божий, поисповедоваться, причаститься или просто поговорить со священником.

Помню, приходит ко мне однажды бывший партийный работник, секретарь обкома по идеологии, и говорит: «Отец Тихон, вы знаете, что я атеист?» Я говорю: «Да, знаю. И у нас с вами прекрасные человеческие отношения». Он продолжает: «У меня супруга отошла ко Господу, она была христианка. Я бы хотел, чтобы вы ее отпели…» Какой достойный поступок! О чем он говорит?

– Об уважении: мог бы и запретить жену отпевать.

– Да. Мог бы запретить отпевать или как-то уйти от решения этого вопроса, а он – нет, потому что глубоко порядочный человек, который, я верю, стоит на пути веры и воцерковления. Нужно только человеку дать время и возможность внутри себя самого разобраться.

– А сейчас храмы есть во всех крупных административных центрах?

– Да, во всех районных центрах стоят храмы. В большинстве населенных пунктов есть если не храм, то часовня. Ясно, что мы не можем служить во всех наших храмах ежедневно – чаще всего раз в неделю, поскольку у нас страшная нехватка священнослужителей, просто катастрофа.

– Как вы решаете эту проблему?

– Стараемся создать приличные условия. Когда на приходе и среди священнослужителей мирная комфортная обстановка, когда созданы минимальные бытовые условия – есть жилье и одежда, детский садик и школа поблизости, – человек охотно принимает сан.

Но тут встает другой вопрос – духовного образования пастырей. Раньше мы посылали священнослужителей в московские духовные заведения – и, как правило, мало кто возвращался. Сейчас, по благословению Святейшего Патриарха, мы отправляем их учиться в Хабаровскую духовную семинарию. В результате клирик несет послушание в епархии, учится, как правило, на заочном отделении, получает духовное образование и вливается в братство сахалинских священнослужителей. Другого пути я пока не вижу.

Эта формула позволяет человеку по-другому взглянуть на жизнь, понять, что не в одних только областных центрах можно спасаться и жить счастливой семейной жизнью. Священник востребован везде. Да, поначалу и в районном центре он может сказать: «Мне тяжело – никто мне не помогает». Я всегда в таких случаях отвечаю: «Не спеши, отец». И точно: проходит пять лет, и он же радостно сообщает: «Ты знаешь, когда моя матушка идет по улице, с ней все здороваются. Захотели построить забор вокруг храма – собрали прихожан и всё вместе сделали. И храм как-то отремонтировали».

На всё нужно время. Если на материке во многих приходах изначально активна сама община, то у нас на первых порах инициатива должна принадлежать именно священнику. И если священник достойно ведет себя, заботится о людях, прихожане отвечают ему тем же. Но еще раз повторяю: на это нужны годы.

Южно-сахалинские мученики

– Владыко, четыре года назад о вашей епархии заговорили во всем православном мире. Тогда неоязычник, ворвавшись в храм, расстрелял монахиню Людмилу и раба Божия Владимира. Подвигла ли эта мученическая смерть кого-то пойти в храм, покреститься, задуматься о смысле жизни?

– Не могу сказать, что гибель матушки Людмилы и Владимира Запорожца подвигла людей в массовом порядке идти в храмы и креститься, но меня поразила реакция сахалинцев: и крещеные, и некрещеные, и воцерковленные, и невоцерковленные восприняли эту трагедию как свою собственную и разделили нашу боль.

Помню, когда цунами серьезно повредило атомную электростанцию в Фукусиме, я пошел к японскому консулу, чтобы разделить с ним его горе. Я не знал о числе погибших, пока не посмотрел в его глаза: они выражали удивительную скорбь. Только так я оценил масштабы трагедии. То же было и здесь: люди глазами показали соучастие в нашей скорби. Это очень важно, поскольку говорит о том, что сердца сахалинцев и курильчан не зачерствели, что они не эгоисты. И это самое главное. Ну, а путь воцерковления для многих состоится потом.

«Приезжайте к нам!»

– Что для вас Сахалин?

– Я считаю Сахалин своим домом, и когда уезжаю даже на два-три дня (а делаю я это редко – преимущественно в Москву на какие-то общецерковные мероприятия), мне уже хочется обратно. И как Сахалин – мой дом, так и сахалинцы и курильчане – близкие мне люди, моя родня. Это чувство особенно обострилось в последние годы. И когда кто-то говорит мне: «Владыка, вот вас переведут куда-нибудь…», мое сердце сжимается. Я никогда никуда не просился и проситься не буду, не жажду этого.

– И последнее: что бы вы пожелали читателям портала Православие.Ru?

– Читателям этой беседы я бы пожелал стать послушными детьми и своего Отечества, и своего священноначалия. Когда мы хотим, чтобы нас слушались наши собственные дети и подчиненные, мы и сами должны быть достойными гражданами своего Отечества – только тогда можно достичь каких-то результатов. К сожалению, многие люди, не будучи профессионалами в соответствующих областях, слишком вольно начинают критиковать и церковные власти, и власти светские, не понимая, на чем основано принятие тех или иных решений. Достаточно осудить несколько раз – и ты становишься, может быть, даже того не желая, ропотником. Помню, как-то ко мне подошла одна бабушка и говорит: «У меня всё хорошо, вот только муж выпивает, а блудники и пьяницы Царствия Небесного не наследуют». Я ей отвечаю: «Матушка, это еще не всё! Дальше еще сказано: “…и злоречивые”». И это вот злоречие разрушает в первую очередь нас самих.

Пользуясь случаем, хотел бы пригласить всех желающих и могущих потрудиться во славу нашей Родины, во славу нашей Матери-Церкви, на Сахалин. Поверьте, это не самое плохое место на Земле! Для меня оно и вовсе самое достойное, поскольку здесь созданы все условия, чтобы, честно потрудившись, и здесь стать счастливыми и спасти свою душу в вечности.

С архиепископом Тихоном (Доровских)  беседовал Антон Поспелов

4 декабря 2018 г.